Мистеры миллиарды - Страница 112

112

У нас нет философического сада, но духовные ценности нашего народа давно вызывают восхищение во всем мире тех, кто не падок на внешнюю мишуру, а понимает ценности истинные, — духовную многогранность, душевную щедрость, ум и тонкость. Ленинизм — вершина современной научной мысли — порождение и закономерное развитие русской истории и культуры. Стало уже общим местом говорить об удивлении и зависти иностранных гостей, видящих поголовно читающую Россию. Углубившиеся в книжку юноша в метро и пожилая женщина в пригородной электричке для многих иностранцев столь же необычны и непривычны, как поглощенные в самоуглубленное созерцание посетители философического сада. Тиражи книг наших поэтов представляются американцам столь же неправдоподобными, как некоторым из нас километраж первоклассных американских автострад.

Нет, я ни в коей степени не хочу противопоставлять стихи автострадам. Для человеческого благополучия необходимо и то и другое. Но да простят мне адепты утилитаризма, ей-же-право, думается, стихи для человека в конце концов важнее. Хотя бы потому, что дороги создавать проще, чем поэзию и людей, ее понимающих. Можно гарантировать, что хорошие дороги появятся у нас раньше, нежели в Америке миллионные аудитории для поэзии и музыки. Хранить наше духовное первородство, не продавать его за чечевичную похлебку, не давать воли сытым мещанам и их идеалам — вещь для нас важная и насущно необходимая.

Снова о Торнтоне

Но вернемся к объекту нашего рассказа. Речь шла о замкнутости всех его способностей и качеств только и исключительно на профит, на доллары, которые приобрели для него ценность самодовлеющую. Сам Торнтон на сей счет весьма откровенен. «Задача нашей компании, — заявляет он, — максимально превращать в капитал новую технику и технологию».

Бизнесмены старшего поколения еще помнят презрительную кличку «длинноволосые», коей окрестил ученых и изобретателей Джон Пирпонт Морган, высмеявший идею о том, что самодвижущийся экипаж с бензиновым мотором вместо лошади имеет большое будущее. Отцы нынешних дюпонов и Рокфеллеров, меллонов и Вандербильтов третировали интеллигентов, насмехались над дипломированными экономистами и инженерами, полагаясь всецело на свой напор и в лучшем случае хитрость, которая многим заменяет и ум и квалификацию.

— Один одаренный ученый, — говорит Торнтон, — работая в своей лаборатории, может сделать так, что сама основа целой отрасли промышленности окажется совершенно устаревшей и ненужной. — И коль скоро это так, президент «Литтон индастриз» ничего не жалеет, дабы собрать в своих лабораториях самых квалифицированных специалистов. Нобелевский лауреат, утверждает он, стоит дорого, но обладание его головой окупает себя многократно. Так-то!

А отсюда сформулированное им правило, которого неукоснительно придерживаются и он сам, и его помощники: «Основная забота «Литтон индастриз» — привлекать умы и всегда оставаться привлекательной для них». Для этого электронный король не жалеет ни усилий, ни денег. Жалованье, которое он платит научным специалистам, этим самым «длинноволосым», превосходит все, что делают конкуренты.

Говоря о секрете успеха своей компании, сам Торнтон сказал, что дело в том, что ее движущие силы составляются из двух слагаемых: ученых и инженеров, воплощающих свои знания в продукцию на базе электроники, и бизнесменов, понимающих язык ученых и инженеров и знающих, как их идеи можно превратить в деньги.

Превращение идей в деньги — это очень важно для понимания типа современного процветающего американского дельца. Гетти не искусствовед, но в живописи разбирается почти профессионально, чем в немалой степени объясняются ценность и растущая стоимость его собраний. Торнтон сам не выдумал пороха, но в электронных схемах кое-что понимает, а главное — может уловить, что перспективно, на чем можно заработать. В этом и заключен один из секретов его процветания.

— В чем причины успеха, который сопутствует «Литтон индастриз», за короткий срок превратившейся из полукустарной лаборатории в один из крупнейших концернов Америки? — спросил я самого Торнтона.

— Таких причин несколько, — ответил он после некоторого раздумья. — Но главных, пожалуй, две. Первая — это область, в которой «Литтон»» развивает свою активность. Огромную перспективность электроники я осознал еще в пятидесятых годах, работая у Говарда Хьюза. Мы с Эшем пытались тогда убедить хозяина в необходимости поставить на электронику, — Торнтон так и говорит: «поставить на электронику», будто речь идет о скачках или на худой конец о биржевой игре. — Хьюз тогда не очень понял нас, и мы с ним расстались. Сорока лет от роду я оказался не у дел, перед необходимостью многое начинать сначала.

Лицо Торнтона твердеет, на скулах играют желваки, взгляд становится недобрым и колючим. Я пытаюсь продолжить разговор о Хьюзе —меня интересует этот персонаж, о котором речь у нас подробно пойдет в следующей главе, задаю вопросы, но видно, что тема эта неприятна Торнтону, и он уходит от разговора.

— Впрочем, оказалось, что все к лучшему. Мы с Эшем использовали недальновидность Хьюза и, как видите, преуспели. Несколько лет спустя, поняв, что ошибся, Хьюз бросился нас догонять, но несколько лет по нынешним временам, да еще когда речь идет об электронике, согласитесь, — это большая фора.

Итак, главная причина успеха «Литтон индастриз» — то, что она оказалась одной из первых компаний в новейшей отрасли — в электронике. Торнтон умолчал о том, что электроника — это область, к которой Пентагон испытывает интерес ни с чем не сравнимый, но это уже, как говорится, подробности.

112