Мистеры миллиарды - Страница 48

Пожалуй, две внешние детали обратили в тот раз на себя особое внимание. Во-первых, выражение глаз, очень холодных, голубых, внимательно, показалось, даже настороженно, следивших за собеседником. Глаза были как-то мало связаны с выражением лица. Оно могло меняться, улыбаться, хмуриться, выражать какие-то эмоции, но глаза оставались одни и те же — холодные, внимательные. И второе — руки. Во время разговора, когда сенатор задумчиво скрестил их на груди, бросилось в глаза странное несоответствие в общем некрупного торса и нормальных размеров головы с огромными, покрытыми рыжеватым пушком ручищами.

За креслом сенатора во вделанных в пол гнездах стояли два больших флага: один — звездно-полосатое знамя Соединенных Штатов, другой — голубое полотнище, кажется, штата Нью-Йорк. Вообще для европейского глаза приверженность американцев к знаменам выглядит непривычно и немножко смешно. Вы можете столкнуться с флагом в самых, казалось бы, неподходящих местах. Я не говорю о сенаторском кабинете, хотя и здесь, в деловом помещении, развернутые знамена вроде бы и ни к чему, но флаги по поводу и не очень вывешиваются везде — в овощных лавках и над пожарным депо, в булочных, мастерских химчистки и аптеках.

Сбоку над столом сенатора был укреплен большущий картон, на который наклеены очень милые и трогательные детские рисунки. И портреты. Множество портретов покойного президента: в штатском и в морской форме, один и с семьей, с братом, с детьми, на трибуне. Судя по всему, это не только дань братской любви. Это политика. Не случайно почти каждое выступление сенатор начинал со слов: «Как говорил президент Кеннеди».

Во время разговора, длившегося довольно долго, дольше, чем было запланировано, мы затрагивали многие темы. Роберт Кеннеди, которого при жизни в Америке все величали «Бобби», произвел, помню, впечатление человека незаурядного, несомненно, умного, хорошо подготовленного, обладающего быстрой, почти мгновенной реакцией, волевого, временами жесткого. Жесткость, правда, относилась не к нам. Сенатор, как и надлежит хозяину, был с гостями корректен, даже любезен. Но во время нашей беседы его соединили по телефону с Женевой, откуда ему позвонил кто-то из его сотрудников. Мы оказались невольными свидетелями этого короткого разговора. Речь шла о «раунде Кеннеди». Сенатор был чем-то очень недоволен, на скулах его заходили желваки, брови насупились, голос стал резким, он властно бросал отрывистые, злые фразы.

Разговаривая с сенатором, мы все время ощущали его, если можно так выразиться, напружиненность, даже тогда, когда шутил, улыбаясь лицом, но не глазами, он был как бы готов к прыжку. Много знал, был хорошо информирован в самых различных вопросах внутренней и мировой политики, отвечал быстро, формулировал четко, точно, я бы сказал, отточенно. Впрочем, это относится к политике. Стоило нашей беседе выйти за круг обычных для него тем, стоило разговору принять несколько отвлеченный, просто человеческий характер, как куда что девалось. Исчезли и стремительная реакция, и четкость мысли. Сразу почувствовалось, что наш собеседник, оказавшись в сфере для него непривычной, почувствовал себя как-то, пожалуй, неуютно.

Конечно, трудно, основываясь на одном, хотя бы и продолжительном, разговоре, пускаться в обобщения. Но если говорить о первом (для меня обычно очень важном) впечатлении, то мне представилось тогда, что Роберт Кеннеди — человек одного интереса, в какой-то степени плоский, целиком и полностью замкнутый на политику, чувствующий себя привычно и свободно лишь в ее сфере. Впрочем, к Роберту Кеннеди, его личности, деятельности, сильным и слабым сторонам мы еще вернемся.

...Разговор касается семейства Кеннеди, его истории богатств, нынешнего его положения и планов на будущее. В ответ на наши вопросы Роберт рассказывает о своем отце, дедах, о семействе Кеннеди. Семейство это ирландское. Прадед братьев покинул родину и в поисках счастья отправился за океан. Нельзя сказать, чтобы ирландцам очень уж повезло в Америке. Миллионерами стали единицы, зато полицейских-ирландцев очень много — такова традиция. Покойный Джон Кеннеди острил как-то: «Ирландцы поставляют Соединенным Штатам полицейских и президентов». Впрочем, насчет президентов — преувеличение: Кеннеди первый.

Но дед президента выбился в люди. И дело здесь не только в его хватке бизнесмена, но и в том поле, на котором он решил собирать свою жатву. Поселившись в Бостоне, Патрик Дж. Кеннеди начал свою карьеру как содержатель трактира. Строгие убеждения верующего католика нисколько не мешали ему спаивать сограждан. Одним словом, к концу жизни он уже более или менее процветающий буржуа, член муниципального совета Бостона, а незадолго до смерти был избран в сенат штата Массачусетс.

Во всяком случае, своему сыну Джозефу старик оставил налаженное дело и счет в банке, а также вполне солидные пакеты акций баров, угольной компании, фирмы по оптовой продаже спиртных напитков и банка средних размеров.

Высокий, рыжеволосый и голубоглазый Джозеф Кеннеди, гроза юных леди Бостона, был человеком властным и честолюбивым. Его бесило то, что спесивая бостонская знать и близко не подпускала к себе сына трактирщика. Тогда-то и встретил он красавицу Розу Фитцджеральд — украшение великосветских балов города, дочь Джона Фитцджеральда по кличке Хани Фитц — «милашка Фитц», человека, которому бостонские воротилы 40 лет подряд доверяли пост мэра города. Кстати, дедушка Фитц дожил до того дня, когда его внук стал сенатором Соединенных Штатов. Рассказывают, что, узнав о столь радостном событии, старикан, презрев возраст, на радостях забрался на стол и начал отплясывать огненную джигу, напевая при этом сентиментальный боевик прошлого века «Моя милая Аделаида».