Затем в течение примерно 40 лет мы занимались созданием такой мощи, которая позволяла одерживать полные победы и требовать безоговорочной капитуляции от наших противников. Как сперва в условиях изоляции, так и потом, в условиях победы, нам не приходилось сталкиваться со старой человеческой проблемой, заключающейся в том, чтобы научиться жить в таком свете, в котором наша воля — это не единственный закон».
Джон Кеннеди признавался как-то, что не просто просматривает комментарии Липпмана, но читает их с карандашом в руке. Престарелый обозреватель точно сформулировал то, над чем размышлял Кеннеди с того часа, как он вошел в продолговатую, с видом на зеленую лужайку комнату на первом этаже Белого дома, служащую кабинетом американским президентам. Трезвый человек, умевший смотреть в лицо фактам и тогда, когда они неприятны, Кеннеди отдавал себе отчет в том, что реальное соотношение сил в современном мире отнюдь не таково, как хотелось бы ему и тем, чьи интересы он выражал и намеревался защищать всеми доступными ему способами. Стремительный рост силы и влияния социалистических стран был для него неприятным, но, увы, непреложным фактом.
Первые месяцы президентства — колебания между выводами, на которые наталкивал трезвый анализ, и огромная сила инерции взявшей разгон бюрократической государственной машины. Оглушительный провал авантюры в заливе Кочинос. «У победы сто отцов, поражение — всегда сирота», — сказал тогда Кеннеди. Он сделал выводы из этого сиротского поражения.
Нет, Д. Кеннеди вовсе не собирался отказываться от амбициозных целей американского империализма, он лишь хотел привести амбиции хотя бы в какое-то соответствие с амуницией, отдавая себе отчет в том, что у Америки нет иного выхода, как научиться жить в мире, в котором ее воля отнюдь и далеко не единственный закон.
«Стратегия, чтобы выжить» — так однажды назвал Кеннеди свою политику. Выжить прежде всего его, кеннедиевской, Америке, Америке банкиров и промышленников, Америке финансовых аристократов, людей, которым ко дню рождения на зубок дарят миллионы долларов.
Он сам, выступая в мае 1963 года в университете, носящем имя одного из «баронов-разбойников», первонакопителя огромного состояния Корнелиуса Вандербильта, весьма откровенно говорил об этой его Америке, представителем которой он себя сознавал. «Все американцы должны быть гражданами. Но некоторые должны быть более ответственными, чем другие, в силу их общественного или частного положения, их роли в обществе, их перспектив на будущее или наследия (вы слышите, даже не своих заслуг, а наследия! — В. З.), доставшегося им от прошлого... Коммодор Вандербильт сознавал эту ответственность, благодаря чему память о нем сохранится надолго». Речь идет о том самом Вандербильте, который прославил себя фразой: «Закон? Зачем мне закон? Разве я не обладаю силой?»
Высказывание об особой ответственности обладателей наследств и частного положения — не обмолвка, а кредо. Деятельность Кеннеди внутри страны, иногда и задевавшая интересы отдельных групп монополистов, всегда и полностью была направлена на защиту всего класса крупных буржуа Америки в целом.
Шаги, предпринятые Д. Кеннеди по «выравниванию» линии фронта» американского империализма в современном мире, «сокращению его растянутых коммуникаций» для того, чтобы за рубежом США сделать его более способным противостоять нарастающему наступлению освободительного движения народов, а внутри страны процессу коррозии, разъедающему капиталистическую систему, близорукие представители империалистических кругов Америки, особенно из числа тех, кто все свое благополучие строит на «торговле смертью», объявили чуть ли не капитуляцией. Точно так же а свое время попрекали Рузвельта, когда он мерами государственного регулирования тянул американский капитализм за уши из болота кризиса и депрессии.
Люди, близко знавшие Кеннеди, утверждают, что это был человек чрезвычайно честолюбивый и властный, сочетавший стремление подчинить всех окружающих своей воле с хитростью, скрытностью, расчетливостью и большой осторожностью. Деятельность его, небольшая по срокам, но, безусловно, примечательная, свидетельствует о незаурядных качествах этого политика, широком политическом кругозоре, дальновидности, реализме.
В наш век, когда буржуазия, теряя под ногами почву, склонна к авантюристическим метаниям и политическим безумствам, такие качества у буржуазного политика — вещь в достаточной степени исключительная. И как следствие этого, в отличие от прошлых времен «золотого века» буржуазии, редко-редко на сером фоне политических посредственностей, тупиц и филистеров, оппортунистов и ловчил, дешевых демагогов и самодовольных фанфаронов в лоне буржуазной политики появляются фигуры, сколько-нибудь примечательные. Джон Кеннеди был одним из таких немногих исключений. Это и привело к тому, что в течение короткого времени (немногим более десяти лет) он из малоизвестного начинающего политика-любителя превратился в государственного деятеля мирового масштаба.
Но как далек его реальный облик от того ангелочка, которому сейчас буржуазные историки и публицисты старательно пририсовывают крылышки за спиной и нимб над головой.
Джон Кеннеди был не только политиком, но и политиканом — без этого ни один буржуазной деятель в сегодняшней Америке карьеры не сделает, — не чуравшимся методов, которые даже видавшая виды американская печать называет сомнительными. «В начале своей карьеры, — пишет его биограф, — Джон Кеннеди большое место отводил оказанию услуг влиятельным лицам в его избирательных округах. Молодой сенатор хорошо знал, что американских законодателей оценивают, в большой мере исходя из их усердия в оказании бесчисленных мелких одолжений влиятельным лицам, нежели в связи с их ролью в законодательной деятельности». Пусть вдумается читатель в это: «мелких одолжений влиятельным людям», — представит, что кроется за этими словами, какое реальное содержание вкладывает в них автор в общем-то панегирика во славу Кеннеди, и мы увидим, как рассеивается нимб, как почти что вознесенный на небо образ опускается на землю, причем не обязательно чистую.